Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы - Страница 158

158

– Помните, вы рассказывали о «Голове Слона»? – добавил художник. – Наверное, это излучение оставило след, и Рам Сингх сумел его заметить… Так или иначе, лейтенант весьма доволен, и, думаю, мы с вами завтра же сможем уехать в Дели. Боюсь, после этого случая меня окончательно признают экспертом по религиозным вопросам…

Перед сном, когда нехитрый скарб путешественников был уже собран, Степа долго о чем-то думал, а затем нерешительно обратился к капитану:

– Слышь, Ростислав, ты это… Чего этот Сингх на меня взъелся? У меня че – лицо такое?..

– Да, не повезло вам, Степан, – мрачным тоном ответствовал Арцеулов. – Скоро третий глаз прорежется, а там и рога вырастут. Будете знать, как в большевиках ходить!

– Да иди ты! Я с ним по-серьезному…

Степа уже немало наслушался по своему адресу от несознательных граждан РСФСР. На «разбойника», «душегуба» и «немецкого агента» Косухин научился реагировать правильно, но демоном его покуда никто не величал. И вот на тебе – причем не где-нибудь, а в Индии, в стране, на которую партия возлагает особые надежды в деле построения мировой Коммунии!

«Мучайся, мучайся, краснопузый», – злорадно думал Ростислав. Конечно, на Степином лбу третий глаз пока не резался, но капитан был вполне согласен с Ингваром. Излучение «Головы Слона» не прошло бесследно, и жрец Кали каким-то образом сумел его почувствовать…

Наутро Николай Константинович зашел к ним уже с дорожным баулом – он собирался на станцию, чтобы вместе со своими подопечными ехать в Дели. До поезда оставалось еще больше двух часов. Можно было не спеша перекурить и побеседовать. Ингвар, не бывший в России уже несколько лет, был не прочь расспросить Степу и Арцеулова, чтобы узнать новости сразу из двух источников – «красного» и «белого».

Косухин, почувствовав себя в привычной роли, принялся разъяснять заблудившемуся вдали от родины интеллигенту смысл коммунистических преобразований. Специально для Николая Константиновича он припомнил читанное в «Правде» как раз перед поездкой в Сибирь – о создании под эгидой оплота революционной культуры Пролеткульта особых школ по обязательному обучению юных пролетариев живописи и скульптуре, а также об организации в каждой дивизии кружков по изучению сольфеджио. Слово «сольфеджио» Степа выучил крепко, чтобы в дальнейшем использовать для агитации.

Ингвар был действительно сражен и лишь растерянно переспросил, всех ли юных пролетариев будут учить живописи. Получив категорический ответ: «Всех!», он только развел руками. Вдогон Степа рассказал о строительстве петроградского крематория, где будет наглядно продемонстрирован большевистский подход к культуре захоронения. Теперь окончивших свой трудовой путь пролетариев можно будет утилизировать в двадцать пять раз быстрее, чем прежде. Цифру «двадцать пять» Степа также выучил для последующей агитации, и она произвела должный эффект.

Крематорий стал последней каплей. Ингвар откровенно признался, что отстал от быстро мчащейся вперед жизни. Косухину оставалось лишь успокоить растерявшегося перед величием Революции интеллигента, указав на новые горизонты, открывшиеся в нынешнее время для художников – пролетариев кисти: оформление массовых празднеств и «Окон РОСТА».

Ингвар вновь развел руками, признавая свою отсталость в данном важном вопросе, но Арцеулов, наблюдавший эту сцену со стороны, не мог не заметить усмешки, промелькнувшей на лице художника. Она не была злой – Инвару определенно нравился молодой комиссар, агитировавший его на создание пропагандистских лубков на тему разгрома Колчака или экономии керосина.

– Да-с, – подытожил Ингвар. – Признаюсь, господин Косухин, в последние годы впал в явный, выражаясь современным языком, уклон. Все, знаете, Индия или Тибет, предания здешних…

– …мракобесов, – подсказал Степа.

– И иные недостаточно идейно выраженные занятия…

Он протянул небольшой портретик Степы, который успел набросать между делом. Красный командир Косухин был изображен отчего-то в гусарском кивере и с кинжалом в зубах. Все синяки и царапины на Степиной физиономии были зафиксированы с величайшей точностью.

– Спасибо, Николай Константинович! – Косухин и не думал обижаться. – Вы эта… прямо как наши товарищи из РОСТА… Ну, чисто Каледин вышел!

Ингвар поклонился, пообещав по возвращении в Россию немедленно записаться в загадочное РОСТА. Между тем Арцеулов, укладывавший то немногое, что еще осталось из их имущества, внезапно наткнулся на вещь, о которой уже начал забывать.

– Господин Ингвар, – обратился он к художнику, – я рассказывал вам об этом. Взгляните…

И он протянул собеседнику эвэр-бурэ, подарок командира Джора. Художник осторожно взял рог в руки и поднес к свету.

– Господин Валюженич говорил, что это – точная копия рога Гэсэра, – наконец, проговорил он. – Признаться, не уверен. В разных источниках я видел изображения трех типов этого рога. К тому же ваш выглядит как-то очень ново. Впрочем…

Он достал блокнот и стал быстро рисовать. Глаза прищурились, карандаш летал, словно наделенный своей отдельной жизнью. Рог на бумаге, как успел заметить любопытный Степа, получался как настоящий, даже с тенью.

– Постараюсь где-нибудь использовать, – Ингвар тщательно сравнил рисунок с оригиналом. – Вам, господа, перешлю вашу часть гонорара, ежели, конечно, найдется покупатель на всю эту мистику… В Дели я покажу вам портрет Гэсэра…

– Ух ты!.. – только и мог вымолвить Косухин.

– Не портрет, конечно, – рассмеялся оговорке Ингвар. – Просто картина. Я попытался изобразить Гэсэр-хана, каким его описывают легенды – на белом коне, с луком в руках, в тот момент, когда он прицеливается во врага…

158