Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы - Страница 217

217

Прочитав послание, Арцеулов невольно улыбнулся. Князь, которому скоро должно было исполниться двадцать, еще придавал значение чинам, орденам и прочей мишуре. Сам Ростислав тоже умудрился получить орден Св. Николая – маленький крест из серого железа на Георгиевской ленте. Барон наградил его за Александровск – Антошка все-таки не удержался, подал рапорт.

Арцеулов надеялся съездить в Дроздовскую дивизию в первых числах сентября. Повод был – под Каховкой вновь разгорелись безнадежные бои. Барон обещал отправить его к Тургулу пятого, но уже третьего сентября Антошка сообщил по «Бодо», что штабс-капитан Ухтомский пропал без вести во время ночного боя на окраине города…

…В этот вечер, впервые за много недель, Ростислав напился. Вернее, попытался, но голова оставалась ясной, только в ушах шумело, и откуда-то издалека доносились знакомые слова…

«…Меня ты не найдешь. Тебе скажут, что я пропал без вести под Каховкой. Это будет через полгода…»

Давний сон сбылся. Что такое «пропасть без вести» в ночном бою, Арцеулов хорошо знал. Тогда, во сне, Виктор обещал встречу – очень нескорую. Да, они встретятся, если там, куда им всем предстоит попасть, за светящимся золотистым туманом, они смогут узнать друг друга…

Теперь не осталось никого. Молодые офицеры, спешившие в ноябре проклятого 17-го в Ростов под знамена Алексеева и Корнилова, выполнили свой долг до конца. Крымская трагедия шла к финалу, и Ростиславу оставалось одно – дождаться занавеса.

И вот, когда занавес упал, когда оставалось выйти к ближайшему красному патрулю и поставить точку, Ростиславу бешено захотелось жить. Пусть впереди нет ничего, кроме прозябания под парижскими каштанами – пусть! Он не хотел стынуть здесь, под холодным небом отвергнувшей его родины. Его война не кончилась! Крым сдан, но остались непрочитанными потемневшие таблички, осталась тайна камня – и по прежнему возвышалась среди ледяных гор черная громада Шекар-Гомпа…

Ростислав сжег документы и забросил в ручей железный крестик с изображением Святого Николая. Погоны оставил. Пока он в форме, он все еще солдат…

Он шел ночами, пробираясь к спасительному морю. То и дело рядом гремели выстрелы – бандиты Пашки Макарова добивали какого-то бедолагу. Приходилось прятаться, часами пережидать в сырых, промозглых ущельях, в заброшенных убежищах для овец. Несколько раз Ростислав сбивался с пути, кружил, но каждый раз, вновь находил дорогу.

В первый день его мучил голод, но потом наступило странное оцепенение. Холод был страшнее. Ноябрьские ночи выматывали, а мокрые дрова не позволяли разжечь спасительный костер. И все-таки Ростислав шел. На третий день тропинка вывела к гигантскому склону. Это была Первая Крымская гряда, а за ней – море.

В тот вечер удалось поесть. Встреченные у подножия пастухи поделились с ним скудным ужином. От них Арцеулов узнал, что находится между Судаком и Алуштой, а на противоположном склоне горы стоит маленькая татарская деревенька, обычно пустовавшая в осенние месяцы. Но сейчас там было людно. Отряд «зеленых» уже третий день навязывал мирным татарам свое непрошеное присутствие.

Надо было идти. Тропинка вилась по склону, неторопливо взбираясь к голой безлесной вершине. Донимал холод, ветер сбивал с ног. Ростиславу то и дело вспоминался краснопузый Степа, когда-то искавший их в ледяной тайге. Мелькнула странная, нелепая мысль – вместе с Косухиным ему было бы легче. Интересно, согласился бы командир победоносной «рачьей и собачьей» сопровождать беглого врангелевца к спасительному морю?

На вершину Арцеулов поднялся в полдень. Темное, страшное море бушевало далеко внизу, но даже сюда ветер доносил мелкие капли влаги. До самого горизонта не было видно ничего, кроме бурлящей пучины. Корабли ушли. Он остался один…

Спускаться приходилось осторожно. Ноги скользили по раскисшей земле, острые ветви норовили ударить прямо по лицу, но куда опасней были голоса, что доносились снизу. Наивно было думать, что это мирные пастухи… Ростислав добрался почти до самой дороги, шедшей вдоль моря. Он уже видел ее сквозь деревья – узкую, в следах повозок, но не спешил выходить из леса. Внизу то и дело проходили люди, и почти у всех за спинами торчали винтовки. Следовало дождаться темноты. Он нашел маленькую полянку, надежно прикрытую со стороны дороги густым кустарником, накрылся шинелью, положил под голову вещевой мешок и провалился в черное, без сновидений, забытье.

…Резкий толчок. Ударили прикладом, но боли Ростислав даже не почувствовал. Рука привычно рванулась к кобуре – пусто. Те, что пришли за ним, тоже кое-чему научились за эти годы.

– Проснулся?

Их было трое – не красноармейцы, обыкновенные бандиты, «зеленые», в невыразимо грязных шинелях без ремней, с обязательными красными лентами на шапках. Вечерний сумрак не позволял разглядеть лиц, да этого и не требовалось.

– Поднимайся, кадет, выспался!

Арцеулов встал. В грудь целились стволы винтовок.

– Офицер?

Он не стал отвечать. Кто-то дернул за плечо, взглянул на погоны.

– Подполковник. В штаб, товарищи?

«Товарищи» переглянулись. Идея явно не пришлась по душе.

– Если б генерал!…

Его не обыскивали, только забрали нож и ткнули прикладом в вещевой мешок. Пленный подполковник мало интересовал победителей.

– Итак все ясно! – рассудил старшой. – Контра!

– Так что, к Духонину?

– К Духонину!

…Что такое «отправить в штаб к Духонину» Арцеулов знал без перевода.

Его вытолкали прикладами на дорогу и поставили у обочины, спиной к бушующему морю.

217