Теперь они почти бежали. Намерзший на каменном полу лед скользил под ногами. Дважды Арцеулов чуть было не упал, но каждый раз крепкая рука полковника успевала его поддержать. Фонарь светил где-то совсем далеко и внезапно пропал. Арцеулов ускорил шаг. Один раз он все-таки умудрился упасть, но тут же вскочил и поспешил дальше. Через несколько секунд Ростислав понял, в чем дело – впереди был поворот, и шедшие перед ними уже успели завернуть за угол.
– Туда! – шепнул Лебедев. – Взрывная волна…
Арцеулов кивнул. Они успели добежать до поворота и свернуть за угол, когда земля дрогнула, затряслась, с потолка посыпался мелкий каменный сор, а из только что покинутого тоннеля пахнуло жаром и гарью…
Косухина спасло чудо. Он уже собирался вслед за товарищем Венцлавом и его бесстрашными бойцами ворваться в калитку и идти на штурм белогвардейского логова, как вдруг подбежавший дружинник потребовал его к товарищу Чудову. Степа хотел было послать вестового подальше, но затем решил, что такое анархическое поведение недостойно красного командира. Он угрюмо кивнул и поспешил в соседний переулок, где расположил свой штаб большевистский вождь.
Прову Самсоновичу изрядно полегчало. Правда, слезы все еще текли по его героическому лицу, но глава иркутских большевиков этого явно не замечал.
– Ну, товарищ Косухин, докладай! – велел он. – А то оставил я вас без партийного руководства…
Степа, сбиваясь, пересказал ход событий.
– Это хорошо, Степан, – рассудил Пров Самсонович. – Ты, вот чего, принимай командование. Меня к Федоровичу кличут – чего-то чехи с Колчаком мудрят…
Вдали, у самого дома, рванула граната.
– Ишь, огрызаются! – нахмурился Чудов. – Ниче, ниче, конец приходит гидре! Ты вот что, товарищ Косухин, за Венцлавом-то этим присматривай… Сигнал у меня имеется – нехороший очень. Лебедева возьмут, так ты его к нам волоки, ему не передавай…
Степа вздохнул. Товарищ Венцлав временами казался странным – и даже страшным, но Косухин твердо верил, что Реввоенсовет знал, кого назначать командиром 305-го. В конце концов, то непонятное, чему он был свидетелем, могло быть той самой Военной Тайной, которая, как был убежден Косухин, существует в каждой войне.
Распорядившись, Пров Самсонович закосолапил к поджидавшему его автомобилю. Степа простоял с полминуты, но затем сообразил, что там, в доме, решается судьба важной операции, а он прохлаждается в глубоком тылу. Почувствовав вполне естественный стыд, Косухин схватил карабин и поспешил обратно. Он выскочил из переулка и уже хотел бежать прямо к калитке, как вдруг воздух дрогнул. Степе почудилось, что очертания дома стали расплывчатыми, старый кирпичный особняк треснул, в проемы плеснуло бешеное пламя…
Все остальное делалось бессознательно – сработал фронтовой опыт, не однажды спасавший Степу. Он бросился в глубокий снег, головой в переулок, надеясь, что то, страшное, которое сейчас обрушится на всех вокруг, пронесется мимо.
…Взрывная волна вбила его в снег. Когда, наконец, наступила жуткая тишина, Косухину показалось, что он совершенно оглох. Но вот стали доноситься взволнованные голоса, крики, кто-то позвал его по фамилии.
– Я же командир! – вспомнил Степа и медленно встал.
То, что увидел Косухин, оказалось даже страшнее, чем он ожидал. Дома не было – на его месте полыхал огромный костер, огонь охватил часть того, что было двором, горела деревянная ограда. Снег на улице почернел, а местами даже испарился. К горящему забору осторожно подбирались несколько уцелевших дружинников.
– Стой! Назад! – крикнул Степа.
Спешить было некуда. Белые гады сгорели, а славные бойцы полка Бессмертных Красных Героев и их командир товарищ Венцлав пали смертью храбрых.
Косухин сделал знак дружинникам, чтобы те не подходили к полыхавшему огню, а сам осторожно стал подбираться поближе. От гигантского костра несло жаром, там что-то взрывалось и падало, как вдруг на фоне бушующего пламени медленно проступила страшная черная фигура. Кто-то высокий, в тлеющей шинели, спокойно выходил из огненного ада…
В подземелье лютовал холод, ноги скользили по обледенелым камням, и время словно остановилось. На самом деле они шли – вернее, почти бежали, не более четверти часа.
– Стойте, – скомандовал, наконец Лебедев. – Передохнем…
Профессор и Семен Богораз присели на свои баулы, а остальные остались стоять, боясь даже прислониться к дышащим холодом стенам.
– Давайте помолчим, – предложил Арцеулов. – Послушаем.
Теперь тишину ничто не нарушало. Даже отдаленный гул и треск, доносившийся с той стороны, где был когда-то дом, стих.
– Да-с, – молвил наконец, Семирадский. – Не смею спрашивать, куда ведет сей лаз…
– А правда, господин Арцеулов, – поддержал профессора Лебедев. – Куда мы идем?
– Не знаю, – растерялся капитан. – Мне лишь сказали, что в подвале может быть ход…
– Дом принадлежал какому-то золотопромышленнику, – заметил полковник. – Ход этот ему был не без надобности. Остается надеяться…
Ему никто не ответил. Через несколько минут Лебедев кивнул, и они пошли дальше. Впрочем, на этот раз путь был недолог – через несколько минут неяркий свет керосиновых ламп высветил мощную каменную кладку.
– Тупик, господа… – растерянно проговорил Богораз.
Профессор, несший одну из ламп, прошелся вдоль стены и хмыкнул – влево уходил еще одни ход, поуже и пониже.
– А вот еще, – заметила Берг.
И действительно, точно такой же ход уходил вправо.
Вскоре выяснилось, что путь налево закрыт давним завалом. Рухнувшие камни покрылись льдом, и думать о том, чтобы прокопать дорогу, даже не стоило.