Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы - Страница 167

167

…Толпа теснилась на медленно удалявшейся пристани. Арцеулов долго всматривался, надеясь разглядеть желтый монашеский плащ, но тщетно – берег исчезал, становился серой неясной полосой, которой тоже предстояло сгинуть, уступив место равнодушной зелени морского простора.

Книга третья. Несущий свет

Глава 1. Амнезия

Горячий воздух струился над недвижным морем, серая дымка заволакивала горизонт, но город был уже виден. Огромный, белый, он спускался с неровной гряды поросших тусклой зеленью холмов, сбегал к еле заметной кромке берега, утыкаясь в огромные волнорезы, в темные громады доков и бесчисленные причалы, над которыми горбились уродливые силуэты подъемных кранов. Город дышал: еле заметный вначале, ровный гул усиливался с каждой минутой, уже можно было различить в нем несмолкаемую перекличку пароходных гудков и резкий вой портовой сирены.

– Марсель, мистер Косухин.

Степа Косухин, не оглядываясь на соседа, высокого толстого англичанина, так и просившегося на агитационный плакат, разоблачающий происки мирового империализма, кивнул, достал пачку нестерпимо дорогих папирос и с отвращением закурил.

Папиросы Косухину не нравились. Он заплатил бы втрое дороже за «Атаман» или «Дюшес» и даже за пачку пайковой махорки. Но махорки в буфете не оказалось. Курильщики могли выбирать между дюжиной сортов дорогих толстенных сигар и не менее дорогими папиросами. Степа злился – недобитая контра Ростислав Арцеулов подсунул красному командиру изрядную свинью. На сам пароход жаловаться не приходилось, но интеллигент Арцеулов в звериной злобе к представителю победившего пролетариата приобрел Косухину билет не в демократическом и общедоступном третьем классе, не в мелкобуржуазном втором и даже не в откровенно буржуйском первом – недорасстрелянный колчаковец купил билет в классе «люкс». В горячке сборов Степа, простая душа, не обратил на эти тонкости внимания. И зря!

Не успел Косухин вступить на борт «Маргариты» и предъявить билет, как его приветствовал лично капитан – настоящий морской волк: старый, с седыми усами и в ослепительно белом кителе. Дабы Степа ничего не спутал, молодой офицер в таком же белом кителе поспешил изложить сказанное капитаном на вполне приличном русском языке. Косухин пробормотал: «Сэнкью», – и попытался исчезнуть в глубине корабельных лабиринтов, но не тут-то было. Тот же молодой офицер вручил «мистеру Косухину» большую корзину, из которой нагло выглядывала бутылка буржуйского вина «Шампанское» и букет отчаянно пахнущих цветов – подарок от пароходной компании. Но и после этого Степу не отпустили, а отвели в каюту, которая оказалась целой квартирой из двух комнат с роскошной мебелью, персидским ковром и даже канарейкой в клетке. Корабельный лакей, именуемый здесь «стюардом», показал ему апартаменты и на ломаном русском предложил канарейку убрать и заменить попугаем. Тут уж Косухин не выдержал, потребовав оставить в покое канарейку, а заодно и его самого.

Ясное дело, неприятности на этом не кончились. Завтрак и ужин ему приносили в каюту, а обедать приходилось в салоне, причем Степино место оказалось через один стул от капитана. Рядом с Косухиным был усажен русскоговорящий помощник, дабы развлекать знатного гостя непринужденной беседой на родном языке.

Весь рейс Косухин чувствовал себя отвратительно. С соседями – сверхбуржуями, обитавшими в каютах «люкс», он из принципа (а равно как из разумной осторожности) не общался. Особы попроще – первого и второго класса, вежливо раскланивались, но подходить к столь важному пассажиру не решались. Немного придя в себя, Степа рассудил, что белый гад Арцеулов поступил абсолютно верно – плыть классом «люкс» куда безопаснее, чем в пролетарском третьем. В буржуазном обществе, как твердо усвоил Косухин, закон на стороне богатых, а значит подозрений у вездесущей полиции будет меньше. Степа понемногу успокоился, научился вежливо отвечать на приветствия пассажиров и начал скучать.

Дело было труднопоправимым. На пароходе играли в бильярд, в карты и даже – полулегально – в рулетку. Рулетку и карты Степа отбросил сразу. Оставалось набивать руку на бильярде, чем Косухин и занимался в нескончаемо долгие вечера после ужина. На корабле имелась библиотека, но книжки в ней были на каких угодно языках кроме русского. Зато там обнаружился альбом Николая Ингвара, и Степа часами просиживал на палубе, разглядывая странные, ни на что не похожие работы художника. Одна из скучающих дам попыталась вовлечь Косухина в искусствоведческую беседу, но говорила она по-французски, и Степа ограничился тем, что принес из каюты несколько рисунков, подаренных Николаем Константиновичем. Увидев их, дама обомлела, выдохнула: «О-о!» – и поспешила отстать от таинственного русского миллионера – ценителя современной живописи.

Итак, «Маргарита» подходила к Марселю. Все, что можно, Степа уже предусмотрел. Русскоговорящий помощник капитана, узнав, что «мистеру Косухину» необходимо в Париж, причем как можно быстрее, заказал по радио билет на поезд, а заодно и такси, что отвести его от пристани аккурат на вокзал. Степа, языков не знающий, попросил также помочь составить телеграмму Валюженичу, так что особых забот у него не оставалось, по крайней мере, до Парижа.

Марселя Степа так и не увидел. У трапа его встретил юркий молодой буржуй в клетчатом костюме – агент железнодорожной компании, вручил билет и усадил в такси. Парижский поезд отходил через полчаса.

Степа пришел в себя только в купе. За окном мелькали белые аккуратные домики марсельских предместий, с вершин окрестных холмов тянуло вечерним холодком, колеса равнодушно отстукивали километр за километром, а Косухин все не мог поверить, что земля, по которой несет его чистый, новенький, не в пример российским, поезд – Франция. Это уже было слишком – Синьцзян, Тибет, Индия, бескрайний зеленый океан – и теперь Париж.

167