Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы - Страница 206

206

Безбаховка оказалась небольшим хутором посреди степи верстах в двенадцати от Малой Белозерки.

– Ездить не советую, – покачал головой бывший приват-доцент. – Ничего там уже нет, даже склепы разграблены, а красные совсем рядом. Да еще Батька… Я бы туда с батальоном не сунулся!..

Арцеулову предлагали заночевать в хате, но он предпочел сеновал. Здесь было просторно, тихо, черное небо нависало над самой головой, ярко светил мертвенный лунный диск. Но Ростиславу не спалось. Итак, завтра он должен быть в Безбаховке. Кто ждет его там – в старом поруганном доме? Да и ждет ли?

Накатили сомнения. На Тэпе-Кале он верил каждому слову старика, но в спокойном Севастополе и здесь, у линии фронта огня, думалось по-другому. Какие могут быть тайны среди голой степи, по которой гуляют махновские тачанки? Но ведь он обещал, а значит придется ехать. На худой конец, разведает обстановку, а заодно поглядит, не осталось ли чего-нибудь интересного в заброшенном имении…

В Безбаховке следовало быть завтра, как стемнеет, а значит никакой возможности связаться с краснопузым Косухиным не оставалось. «Позови его ночью – он придет». Ночь оставалась единственная – эта. Как он может позвать Степана? Выйти на ближайший курган и во всю глотку воззвать к командиру 256-го полка, назначая рандеву в имении Вейсбаха?

Наконец пришел сон. Что-то странное виделось Ростиславу: серые силуэты в отсветах луны, пустая зала с косо висевшими старинными портретами. И тут перед ним встал Косухин в окровавленном разорванном френче. Неживые глаза смотрели пристально, не мигая…

Ростислав проснулся, вытер холодный пот со лба и поспешил закурить. Вокруг царила ночь, издали доносилось лошадиное ржание, где-то вдали короткими очередями строчил пулемет.

…Он должен позвать Степана. Позвать, пока не кончилась ночь. Вспомнилась пещера возле Челкеля, серебряная чаша. Сома дэви…

Арцеулов уже не удивлялся, что легко разбирает незнакомую речь. Надо лишь сконцентрировать внимание, и слова сами собой становились понятными. Но, может, он способен на большее? «Позови его ночью…»

Ростислав закрыл глаза и представил себе лицо Косухина, каким запомнил его в последний раз – злое, недовольное и одновременно растерянное. Нет, не так! Сейчас, когда на фронте затишье, красный командир наверняка спит…

Воображение нарисовало лицо Степана с закрытыми глазами, чуть улыбающееся (во сне краснопузый почему-то всегда улыбался). А теперь… Ростислав представил, что мысленно переносится туда сквозь черную ночь. Он сейчас рядом с Косухиным! Он должен в это поверить – хотя бы на минуту!

– Степан! – он произнес это мысленно, про себя, а затем повторил вслух. – Степан, проснись!

…Во сне он мог не говорить краснопузому «вы».

Лицо спящего не изменилось, и на миг Арцеулов ощутил всю нелепость ситуации. Но привычка доводить все до конца пересилила:

– Косухин! Хватит спать!

Сонная улыбка исчезла, веки дрогнули, на Ростислава взглянули одурелые глаза. Губы шевельнулись.

– Ты… ты чего?!

Внезапно, без всякого на то основания, Арцеулову увиделось, что Степина рука сложилась щепотью. Краснопузый явно собирался перекреститься.

– Да ты же атеист! Вот чудила!

Рука, коснувшись лба, дрогнула, почудились далекие еле слышные слова:

– Ты что, Слава? Ты это… умер, да?

Арцеулову стало страшно. Если это игра воображения, то выходило слишком реально. Впрочем, можно проверить…

– Почему ты спрашивал о перстне?

– Да… У Берга такой же. Только там не змейки, а голова, как ее, чердынь, Горгоны…

И тут Ростислав сообразил, что это уже не шутки.

– Степан, завтра к одиннадцати вечера приезжай в Безбаховку. Я там буду один. Ты мне нужен, понял?

Лицо Косухина вдруг стало расплываться, но слух уловил далекое:

– Да ты, беляк, сначала скажи, ты жив?

Интересно, как Степа воспринимает его самого? Если, конечно, все виденное не результат разгулявшегося воображения.

– Я жив. Помнишь старика в пещере? Приезжай…

Внезапно в глазах вспыхнул белый огонь – и все исчезло. Ростислав перевел дух и взглянул на бесстрастно мерцавшие звезды. В висках стучала кровь, в ушах шумело, и Арцеулов понял, сколько сил стоил ему воображаемый разговор. Что ж, он попытался, почти наверняка – напрасно… Ростислав грустно улыбнулся: как просто было бы жить, умей люди разговаривать вот так, сквозь черную ночную пустоту! Интересно, почему воображение подсказало ему какую-то голову Горгоны?..

До вечера Арцеулов был на позициях. Положение оказалось даже хуже, чем он думал. Ударь большевики в этот день, защитникам Белозерки пришлось бы туго. Но бывший поручик Уборевич медлил, и срочно переброшенные батальоны резерва сумели перекрыть наиболее угрожаемые участки. Правда, в коннице красные по-прежнему имели превосходство, да еще где-то поблизости крутился Махно. На махновцев управы не было, с ними в Белой армии умел управляться лишь генерал Слащев, да и то при трехкратном превосходстве сил.

Начальник участка, явно оценив энергию присланного к нему штабника, пригласил Арцеулова к ужину, а узнав, что тот не просто офицер по особым поручениям, а «первопоходчик», стал смотреть на Ростислава совсем иначе. Тосты следовали за тостами, и Арцеулову приходилось прилагать героические усилия, чтобы не пить.

В начале одиннадцатого он распрощался, сославшись на усталость. Конь был уже готов, к седлу приторочен карабин, а в вещевом мешке припасены две бомбы. Выехав за околицу, Ростислав в последний раз взглянул на карту. Ориентироваться было нетрудно (язык созвездий он выучил еще в детстве), к тому же над горизонтом вставал огромный красноватый диск. Полнолуние…

206