– Значит, если они живы, чердынь-калуга и доберутся до аэродрома…
– Конечно! – рубанул рукой Венцлав. – Ищи их потом! Вы знаете, на сколько летит «Илья Муромец»?
– До восьмисот верст, – кивнул гордый своими знаниями Косухин. – Можно и баки дополнительные поставить…
Венцлав, достав из ящика стола карту, стал ее разглядывать. Степа подошел поближе. Вдвоем они отыскали горный хребет Сайхен, затем Косухин достаточно предположительно указал место авиабазы – читать карты он был не мастак.
– Уйдут! – Венцлав закусил губу. – Уйдут, товарищ Косухин! Там наших нет – а вдогонку не успеем… Или успеем, а?
– Можно, – решительно заявил Степа. – Ежели наперерез.
– Зимой?
– Если на лыжах, дойду, – подтвердил Косухин. – Да мне и до Сайхена идти не надо, я их, гадов, на полпути встречу! Места знакомые…
Венцлав минуту-другую молча смотрел на карту, затем постучал пальцами по столу, и решительно кивнул:
– Хорошо. Подберите нескольких человек и будьте готовы к завтрашнему утру. Сегодня к вечеру я буду знать, живы они или нет. И если да – действуйте… А я тоже что-нибудь придумаю.
– Ага! А если я перехвачу их, тогда чего? Всех брать живыми?
– Как получится, – пожал плечами командир 305-го. – Но Лебедева и эту Берг – обязательно. Последнее вам наверняка будет не трудно…
Степан вспыхнул, но смолчал, поспешив покинуть ставший почему-то таким неуютным кабинет. В голове у Косухина все смешалось. Зачем белым гадам физики? Куда это они могут летать? Неужели колчаковское золото так далеко?
Степа еще раз вспомнил места, через которые придется идти. Летом местность была непроходимой – страшные комариные топи отрезали дорогу на Сайхен. Но зимой местные кержаки свободно ездили через замерзшие болота на санях. Если каким-то чудом уцелевшие беляки решат ехать этим путем, на лыжах догнать их невозможно. Но Степа неплохо знал короткую дорогу через горы, по которой не раз ходил с повстанцами этой осенью. Она вела как раз к предгорьям Сайхена. И где-то там беглецов можно будет встретить.
Между тем в тюрьме стоял шум – товарищ Чудов с триумфом доставил с вокзала пленного адмирала и теперь водворял его в камеру смертников. Это занятие настолько увлекло Прова Самсоновича, что подступиться к нему было совершенно невозможно. Степа и не пытался, он искал Федоровича.
Ему повезло – глава Политцентра оказался тут же. Выслушав просьбу Косухина выделить пятерых человек из числа его черемховцев, он вначале удивился, а затем решительно отказал, заявив, что в Иркутске каждый штык на счету. Пришлось настаивать, намекнув на крайнюю революционную необходимости поимки белых гадов, пытающихся уйти по тайге к Сайхену.
– С ума сошли, товарищ Косухин! – решительно заявил вражина-Федорович, выслушав Степин план. – Я эти места помню. Погибнете ни за чих собачий! Вы что, юноша, в снегу ночевать будете?
На «юношу» Косухин смертельно обиделся, но ссориться не стал, пояснив оппортунисту-эсеру, что знает по пути несколько сторожек и охотничьих домиков, а в крайнем случае переночует и у костра. Степе это было не впервой.
Федорович пожал плечами, обозвал Степу каким-то «бойскаутом», но в конце концов согласился, начертав на клочке бумаги соответствующий приказ. Довольный Косухин хотел уже идти за ребятами, но Федорович остановил его.
– Погодите! Вы доверяете этому… Венцлаву?
Степа возмутился. Правда, возмущение его было не совсем искренним. Командир 305-го с каждым днем казался все более подозрительным, но не с эсеровским же двурушником обсуждать сугубо внутрипартийные проблемы!
– Здесь Венцлава помнят, – продолжал Федорович. – Лет двадцать назад его искала полиция по всей Сибири…
Косухин тут же почувствовал истинную гордость за товарища по партии. Выходит, еще в те давние времена товарищ Венцлав давал жару проклятому царизму!
– Его искали не за политику, – понял Степу вражина-Федорович. – Он был разбойник, один из самых страшных во всей Сибири…
– Котовский был тоже разбойник, чердынь-калуга! – не сдавался Косухин. – А сейчас на всей Украине первый красный кавалерист!..
– Он не просто разбойник, – спокойно, но твердо перебил Федорович. – Венцлав убивал людей и, говорят, съедал их вместе со своими бандитами. На него завели дело за то, что он выкапывал трупы на кладбище…
– Что?! – Степа вспомнил генерала Ирмана.
– Его обвиняли в каких-то тайных культах, чуть ли не в жертвоприношениях… В общем, я очень удивился, когда наши союзники-большевики приняли его в партию и даже, кажется, поручали что-то важное…
– А, может, это и не он был вовсе, – неуверенно предположил Косухин. – Мало ли Венцлавов?
– А он и не был Венцлавом. Звали его тогда Славка Волков. Да только он это – уже несколько человек признали… Так что, не верьте ему, товарищ Косухин. Говорят, тех, кто служил ему, Славка Волков опаивал каким-то зельем, чтобы себя не помнили, и посылал на верную смерть…
Степа, не став продолжать этот разговор, откозырял и пошел искать своих товарищей-черемховцев. Самым страшным было то, что он понял: двурушник и уклонист Федорович не лжет. Мертвый Ирман, странные красноармейцы с голубыми свастиками на шлемах, татуировка на руке того, кто так похож на Федю Княжко… Нет, это не случайность и не военная тайна! Что ж, у красного командира Косухина оставался лишь один путь – вначале выполнить приказ, а после сообщить обо всем в ЦК товарищу Троцкому или даже самому товарищу Ленину. Вожди революции разберутся!
Степа действовал быстро. Собрав черемховцев, он ничего не утаил от своих боевых товарищей, рассказав о том, как и где собирается ловить белых гадов, а потом вызвал добровольцев. Согласилось человек десять. Из них Косухин выбрал пятерых, велев каждому достать лыжи, харчей дня на четыре и быть готовыми к завтрашнему утру. Много людей брать не стоило – большой отряд в дороге не прокормить и не разместить на ночлег. Вшестером же Степа был готов справиться с десятком матерых офицеров, а не только с Лебедевым, Арцеуловым и парой физиков-химиков.